Лидчанка Елена Балбатунова вспомнила события военного детства
Начиная с 60-х годов прошлого столетия, считай, каждый год в Лиду приезжает кто-нибудь из родных Василия Рыбиновского. Останавливаются они у Елены Ивановны Балбатуновой (Сыманович), что живет по улице Космонавтов, ибо считают ее близким человеком, а братья и сестры Рыбиновского так и называют лидчанку – «сестра». Как и почему переплела судьба родственников участника подпольного и партизанского движения на Лидчине, уроженца Великолукского района Калининской области и местную жительницу, которая родилась в деревне Петры Лидского района? Журналист «Лідскай газеты» встретился с Еленой Ивановной, и вот что она рассказала.
Вместе ели кутью
– На время событий, которые произошли на нашем хуторе в Петрах в январе 1944 года, мне было семь лет, но детская память, будто в картинках, сохранила весь ход произошедшей трагедии: белыми были убиты мои родители Иван Михайлович и Меланья Якимовна Сымановичи, их дочь (моя сестра) Вера и командир советской разведгруппы, действующей в тылу врага, Василий Рыбиновский, – говорит Елена Ивановна.
– Вечер 6 января. Мама с сестрой Верой накрыли праздничный стол не в старом доме, в котором жили, а в кухне нового, который отец возводил для своей большой семьи. Кутью ели вместе с гостями. Гости не случайные. Наш отец, старший брат Володя и сестра Вера были партизанскими связными бригады имени Кирова, а родительский хутор – местом явок и партизанских встреч. На такую встречу и пришел Василий Рыбиновский вместе со связной из Лиды. Кроме них, наших родителей, Веры, Гали и меня, в доме были и дети партизан: Зина и Толик Канашевичи, Эдик Жуков. Не кутьевал с нами только старший брат Володя – выполнял партизанское поручение на другом хуторе.
«Прощайте, детки…»
Когда съели кутью, нас, младших детей, отправили на печку спать, взрослые остались сидеть за столом. Но проснулась я уже на кровати (наверное, кто-то переложил туда, чтобы не теснилась на печке). Мама целовала меня со словами: «Прощайте, детки! Видно, убьют нас…»
Что произошло до этого, рассказывала мне сестра Галя.
…Открылась дверь, и на пороге появился вооруженный человек. (Оказывается, кто-то сообщил немецким прихвостням, что на хуторе у Сымановичей в этот вечер будет находиться Рыбиновский.) Василий вскочил, схватил чужака за грудки, выбросил в сени и скрылся следом. Послышалась стрельба: одиночные выстрелы и автоматные очереди. В дом белые втащили двух своих раненых. Один сильно истекал кровью. Часть вооруженных людей занималась им, другие потребовали у родителей отдать ключи от амбара, где хранилось зерно, а потом и их самих повели на улицу.
Мы услышали папин крик: «Паночки, не убивайте! У нас же дети…» Выстрелы… И все затихло.
Мы глядели через окно, как с уложенными на сани ранеными отъезжали белые. Вера вышла во двор. О том, что увидела, рассказала только Гале, нас, малых, не хотела пугать: ближе к дому лежали убитые папа и мама, а дальше, возле сарая, – Рыбиновский. Затем Вера, успокоив нас, что бандиты уже не вернутся, пошла через поле на ближайший хутор к своей крестной. Нужен был совет: как хоронить убитых. Крестная не отказала в помощи. Вере же предложила сходить домой, забрать детей и спрятаться. Но сестра не почувствовала новой беды. Мол, что хотели бандиты, то уже сделали: маму, папу и Васю убили, а детей оставили страдать…
Зарево, обагренное кровью
– Помню, как мы сидели у нас дома. Я плакала, звала маму… Верина крестная успокаивала, говорила: «Мама с папой поехали в город, скоро вернутся…» Но через некоторое время в дом опять вошли вооруженные люди. Непрошеные гости начали грабить хутор. Тащили все, что видели. Выгоняли скотину. Не дались в руки жеребец и молодая корова, но их бандиты не застрелили. Живность ценили больше человеческой жизни.
Нам же сказали собираться и идти садиться на повозку, в которую была впряжена старая хромая лошадка. Мол, повезем всех к солтысу. Галя, дети Канашевича и Жукова, крестная пошли занимать указанное место. Держа меня на руках, двинулась и Вера. Однако ей приказали остаться. Я так сильно вцепилась в сестру, что двое мужчин не могли меня оторвать. Успокоили лишь слова Веры: «Леночка, со мной нельзя. Ты садись, езжай… Я приду…»
Вера и Владимир Сымановичи.
Не помню, сколько мы сидели, а затем ехали на подводе. Думаю, были где-то на полпути к солтысу, когда со стороны нашего хутора послышались стрельба, взрыв, затем начало заниматься зарево.
Люди со всей округи поспешили на пожар, примчался брат Володя с другими партизанами. Бездыханное тело Веры нашли в новом доме возле печи. У нее были не только опалены волосы, но и вывернуты руки – видно, перед смертью ее мучили. От хутора же, после пожара, остались только стены старого дома, обгоревший новый дом и погреб.
Маму, папу, Веру и Василия Рыбиновского хоронили на кладбище в Петрах. Были сколочены две домовины: в одной лежали родители и сестра, в другой – Василий Рыбиновский. Могилы выкопали недалеко одна от другой. Когда хоронили убитых, было много людей. Меня на руках держал партизан Глухарев, чтобы не ревела и не рвалась к родителям и сестре, отвлекал, как игрушкой, зеркальцем.
С места на место
После похорон всех детей, не только меня и Галю, но и детей Канашевичей и Жукова, забрал к себе папин брат, который жил в Князиковцах, а брат Володя ушел в партизаны. В Гавье размещался фашистский гарнизон, поэтому фашисты нередко наведывались в Князиковцы, проводили облавы, расстрелы. Дядя даже был ранен. Партизанских детей держать у себя было небезопасно, и тогда Володя вместе с партизанами перевез нас в деревню Кривичи к бабушке Самоскевич. Жили мы там до освобождения нашей местности от фашистов.
Володя, Галя и я обосновались в Петрах. Правда, еще некоторое время бандиты, скрывавшиеся в лесах, не давали покоя нашей семье, поэтому Володе приходилось не ночевать дома. Но вскоре жизнь начала налаживаться: брат женился на подруге сестры Веры, стал восстанавливать хутор, обзаводиться хозяйством. Благо у нас оказался тот конь, который не дался в руки белым и которого брат потом забрал в партизаны. В Володиной семье родилось двое детей. Но беда вновь постучалась к нам на хуторе: дала о себе знать болезнь брата (однажды, в холода, прячась от облавы бандитов, уснул в стогу и сильно застудил легкие), и в 1949 году его не стало. Через некоторое время умерла и его жена. У нас с сестрой на руках остались две малышки: Зоя и Валя. Родня посовещалась о том, кто будет присматривать за ними, и к нам в дом пришла жить старенькая мать нашей братихи. Правда, потом опеку над сиротами взяло государство – девочек оформили в Гродненский интернат. Мы же с сестрой после образования в нашей местности колхоза вступили в него, работали на свиноферме. Но вести личное хозяйство нам, двум молоденьким девушкам, было тяжело, поэтому, оформив паспорт, я уехала работать в город, устроилась в горпищепромторг, получала специальность. Снимала квартиру. Затем ко мне перебралась жить Галя. И она, и я вышли замуж, появились дети… К нам после интерната приехала жить Володина дочь – Валя. О том, как мы жили в Лиде, можно много рассказывать, всякое бывало…
Память общая
– Не только могилы родных, но и могилу Василия Рыбиновского на кладбище в Петрах мы не оставляли без присмотра. В 1967 году останки командира разведывательной группы, старшего лейтенанта Рыбиновского по решению районной власти были перевезены и похоронены в деревне Докудово, возле возведенного памятника погибшим в годы войны. Тревожить же останки моих родителей и Веры мы не дали согласия. Поэтому у памятника положили несколько горстей земли с их могилы. Но на мемориальной плите значатся имена наших папы, мамы, сестры, как и Василия Рыбиновского и других погибших партизан.
Памятник погибшим, возведенный в Докудово.
Где-то в это время следопыты с родины Рыбиновского разузнали, что он похоронен на Лидчине. В поисках им помог лидский историк Михаил Хотылев. Когда попросили отозваться родных семьи, вместе с членами которой погиб Рыбиновский, я от имени нас, Сымановичей, написала письмо. В нем сообщала, что мы можем рассказать о тех трагических событиях.
Родные Рыбиновского: сестра Нина, братья Николай и Яков – на месте захоронения брата в Докудово.
Приехав в Лиду впервые в 60-х годах, родные Рыбиновского считают своим долгом каждый год в День Победы, 9 Мая, бывать на месте гибели их родного человека. К слову, у Василия было три сестры и пять братьев: Яков, Николай, Михаил, Георгий, Иван. Братья такие же высокие, широкоплечие, как и сам Василий, не зря партизаны называли его «Вася-великан». Приезжают родные Васи в Лиду не только с его родины – Великих Лук, – но и из Пскова, Москвы, Риги. Кто бы из них ни приехал – останавливается у меня.
Представители семьи Рыбиновских посещают нынешнее место захоронения своего брата в Докудово и кладбище в Петрах, где покоится наша семья – семья Сымановичей. Обязательно бывают на улице, названной именем брата – Василия Рыбиновского. К слову, за увековечение памяти в названии улицы они очень благодарны местной власти.
Елена и Галина Сымановичи на месте захоронения родных на кладбище в Петрах.
– С первого дня нашей встречи родные Рыбиновского стали называть меня и Галю сестрами, – говорит Елена Ивановна. – Ведь у нас общая память и общая боль от утраты. Братья Рыбиновского рассказывали нам, что в одном из писем, которые прислал им Вася, находясь в Западной Белоруссии, он написал, что встретил девушку, зовут Вера, она ему очень нравится и поэтому после окончания войны он хочет на ней жениться… Жизнь Василия и Веры оборвалась в один день на хуторе в Петрах.
